«Дом Мой, дом молитвы…» (Як. 19,46)
Храм для христианина — средоточие света, благодати, мира, жизни Божией, освящения и святости, духовного и телесного обновления, силы, мудрости духовной. Здесь непрестанные токи божественной жизни проливаются; здесь течет источник бессмертия; здесь чаша жизни и хлеб жизни…» (св. праведный Иоанн Кронштадтский).
Эта церковь-невеста так прекрасна в наряде
Белых ангельских сводов, голубых куполов.
Как небесная птица почивает в ограде
И зовет на молитву звоном колоколов.
Начало
С чего все начиналось? Сначала не было ничего. Господь из ничего сотворил весь мир. Из ничего — нечто.
На месте, где сейчас стоит эта прекрасная «церковь-невеста» тоже ничего не было, кроме развалин.
9 февраля 1990 года. Несколько старушек, ветер, холод, снег и груда развалин. Да еще растерянный священник, не знающий с чего начинать. Ему за несколько дней до этого вручили указ о назначении настоятелем церкви Рождества Богородицы села Анискино. Когда он спросил: «А где это?», то услышал в ответ: «Где-то в Московской области. Езжай, отец, найдешь». И больше ничего. Опять ничего. Но, с Божьей помощью, началось восстановление, начались первые службы, ничего стало преображаться.
«Бог спасает нас не без нас…»
Только теперь я понимаю, что вся моя предыдущая жизнь была подготовкой к этому служению. Я всегда стремился достичь чего-то глубинного, докопаться до первопричины. Мне было просто невозможно жить, не понимая, что происходит вокруг. Это состояние очень точно передают строки поэта Бориса Пастернака:
Во всем мне хочется дойти До самой сути, В работе, в поисках пути, В сердечной смуте.
До сущности протекших дней, До их причины, До оснований, до корней, До сердцевины.
До 30-летнего возраста боялся ехать в Загорск. Было предчувствие, что вся жизнь после этой поездки резко изменится. Так и произошло. Восьмого октября 1981 года, в день памяти преподобного Сергия Радонежского, приехал, наконец, в Троице-Сергиеву Лавру. А десятого октября — крестился в храме Воскресения Христова в Сокольниках. И началась новая жизнь. Вернее не новая, а с благодатью Божией, которая постепенно преображала и вела к неясной мне тогда цели. Просто было ощущение, что Все точно ложится туда, куда надо.
О так бы мне, Господи, жить бы да жить! За что же, о Господи, эта награда, И нем я, о Господи, смог заслужить?
Когда крестился, я уже был инженером и работал в Первом медицинском институте, который расположен напротив Новодевичьего монастыря. В то время я даже не мог предположить, что в том же самом Успенском храме Новодевичьего, куда после крещения почти каждый день ходил на службу, через 8 лет буду рукоположен в сан священника.
С церковными книгами в те годы было трудно, а мне очень хотелось читать Псалтирь по-церковнославянски. Я обратился к служившему тогда в Успенском храме отцу Борису. К моему великому удивлению, он тут же привел меня в Епархиальное управление и достал из шкафа единственный экземпляр Следованной Псалтири. И вот, через 8 лет, буквально на второй день после моего назначения в Анискино, еду в ближайший храм, которым оказалась церковь Покрова Богородицы села Воскресенского. Настоятелем там оказался тот же самый отец Борис (протоиерей Борис Чижов). И опять из его рук я получаю первую святыню для храма — напрестольный крест! Как же радовались мы все тогда даже небольшой, приобретенной для храма, вещи. И когда появились у нас первые подсвечники, плакали мои, ныне покойные, старушки: и Анна Сергеевна, и Вера Павловна, и Александра Яковлевна. И так радостно было!
Действовал Господь. Он восстанавливал. Но надо было, чтобы и сердца людей загорелись, ибо «Бог спасает нас не без нас».
«Ну, ходи к нам… Будешь мешать»
С трудом побеждая страсти,
На Свет, спотыкаясь, бреду.
Кругом, как снаряды,- напасти,
Но Кто-то отводит беду.
Но сначала должно было загореться мое сердце… Оно и загорелось — очень захотелось читать на клиросе. Пришел к давнишнему знакомому, который в храме на Калитниковском кладбище был псаломщиком (теперь он — протоиерей Роман Сыркин). Узнав о моем желании, он открывает большую церковную книгу и дает мне: «Читай!». Я первый раз видел этот текст, но сразу все прочел правильно, даже трудные сокращения под титлами. Он послушал и говорит: «Молодец, давно читаешь Апостол?».- «Да первый раз в жизни».- «Не может быть! Ну, походи к нам на клирос… Сначала, конечно, будешь мешать…».
«Побьет ведь батюшка!..»
Потом был и другой московский храм. Помогал в алтаре, читал Апостол. Исповедовался обычно у отца Михаила. Молодой был батюшка, огромный, широкоплечий. И вдруг я так согрешил, что даже на исповедь идти было стыдно. Долго сомневался — как сказать о грехе отцу Михаилу. Вроде бы пришел к Богу, помогаю в храме в алтаре… Побьет ведь батюшка! Но в этот момент попадается мне на глаза книга. А там написано, что если человек стыдится идти на исповедь, значит, демон хочет оставить его в своей власти навсегда. Что надо делать? Перекреститься и — бегом на исповедь. Так и поступил. Пошли с женой на всенощную. Стал исповедоваться и даже голову в плечи втянул — думаю: ох и ударит же меня сейчас отец Михаил! А он, выслушав меня, заулыбался, обнял и подвел к жене: «Любите Вашего мужа, он очень верующий человек». Это было для меня уроком, и уже в Анискино я понял, какую великую радость испытывает священник, видя победу человека над грехом.
Наука послушания
Сердце все больше разгоралось любовью к Богу и желанием служить Ему. Каким-то чудом получив справку о работе по совместительству в храме, устроился в один из подмосковных храмов. Был сторожем и дворником, иногда пел на клиросе, помогал в алтаре. Изредка удавалось почитать Апостол. Там же научился звонить. До сих пор я благодарен старосте, ныне покойной, Любови Афанасьевне Гусаровой. Ибо, работая под ее началом, я постигал науку послушания и хозяйствования в церкви. Ох, как мне это пригодилось потом! Бывало, отпустит в час ночи, только помолюсь и спать лягу — в окошко стук: «Завтра «Казанская», а у нас еще вода не налита» или: «Сергей, ну-ка иди ковры трясти!». Трясу ковер, а он у меня из рук выскакивает. А она, знай, трясет и приговаривает: «Это тебе не институт с красным дипломом заканчивать — ковры не умеешь вытрясать». Вот так и постигал науку послушания.
А науку хозяйствования я постигал, наблюдая за тем, как она организовывала повседневную жизнь и работу в храме. Пригласила как-то Любовь Афанасьевна бригаду «Лучшего плиточника Московской области», чтобы положить мраморную плитку на пол в храме. Этот «лучший плиточник» был такой матерщинник и богохульник… Стали плитку класть — и все ужаснулись: волны как на море. Вот так лучший плиточник! Тогда староста и говорит ему: «Чтоб духу твоего здесь больше не было! А ребят своих оставь — мы и без тебя управимся». И вот приходит она утром, ставит стул посреди храма и целый день наблюдает, как рабочие плитку кладут. Вот так под ее строгим взглядом (а скорее по ее тайной непрестанной молитве) и получился пол в храме идеально ровным. И это тоже был мне прекрасный урок.
Еще будучи студентом, подрабатывал дворником. Лопатой махать или метлой — труда не составляло. А в храме стал дворником работать — так тяжело было! Лопата, метла — стопудовые, поднять не могу. Я — к священнику: «Батюшка, скажите, почему так?». А он и говорит: «Работа в храме — это совсем не то, что в миру. Там — тыл, здесь — передовая. Каждый взмах метлы приближает не только тебя, но и всех твоих близких к Богу, к спасению. А врагу — тошно. Вот он и виснет на метле или лопате. Но ты не сдавайся, борись и во что бы то ни стало продолжай работать в храме!»
В молитве, посте и заботах
Я время свое провожу.
Работай, работай, работай»,
Себе непрестанно твержу
«Вам не нужен билет на отходящий поезд?»
Потом был другой подмосковный храм, где я уже был на послушании псаломщика, хотя официально числился дворником. Время было такое — с высшим светским образованием в храме даже прислуживать не разрешалось. Настоятель этого храма часто болел. И вот как-то после службы подзывает он меня и говорит: «Поезжай в Псково-Печерскую Лавру, к отцу Иоанну Крестьянкину. Упади ему в ноги и попроси помолиться за меня — очень уж я болею».- «Когда ехать благословите?».- «Да прямо сейчас и поезжай» — и благословил. Взял сумку свою, иду на электричку и недоумеваю: ведь билет-то заранее покупать надо — как же я прямо сейчас уеду? Приехал на вокзал. Билетов, конечно, нет. Только встал последним в очередь на бронь — прямо ко мне подходит девушка: «Вам не нужен билет на отходящий поезд на Псков?». Вот какова сила священнического благословения! Еще один урок, который я понял только потом в Анискино.
Конечно, обычному, нецерковному человеку (и даже церковному, не принявшему монашеского обета послушания и отсечения своей воли) трудно представить, как это можно вот так, с маленькой сумочкой, сесть на отходящий поезд и поехать куда-то в неизвестное место, где до этого никогда не был. Пусть даже это будет монастырь. Да и про отца Иоанна Крестьянкина я до этого тоже никогда не слышал. Но для меня тогда священник был чем-то совершенно неземным, каким-то высшим существом. А его благословение — благословением Самого Господа. И я, конечно же, не сомневаясь, с благоговением поехал. И даже представить себе не мог, что эта поездка, как раньше поездка в Троице-Сергиеву Лавру, изменит всю мою жизнь.
« Ты нам нужен…»
Приехав в Псково-Печерскую Лавру, я сразу же стал узнавать, как можно попасть к отцу Иоанну Крестьянкину. Мне сказали: «Посиди здесь, в коридорчике, он сам тебя найдет».
И вот я сижу в коридоре братского корпуса. Вокруг меня деловито снуют монахи и послушники. Для меня они — тоже какие-то высшие существа, и я как бы откуда-то снизу смотрю на них. Вдруг из глубины коридора стремительно появляется небольшого роста пожилой монах, с огромными, как мне тогда показалось, глазами, и, улыбаясь, идет прямо ко мне. Я неуверенно встаю ему навстречу, а он быстрым взмахом своих рук заключает меня в объятия и говорит: «Ты нам нужен!». Ошарашено спрашиваю: «Кому — нам?». И получаю ответ: «Нам. Церкви. Ты нужен Церкви и будешь священником».- «Как? Я — священником? Я не могу. Я недостоин…».- «Ничего-ничего. Господь все устроит. Только сам ничего не делай». И, благословив меня каким-то сложенным вдвое листком, также быстро, как и появился, исчез в глубине коридора. И больше в то посещение Псково-Печерской Лавры я его не видел. Даже не успел выполнить бывшее целью поездки поручение — попросить помолиться о болящем настоятеле.
Выйдя из братского корпуса, я попал прямо под ноги спешащему куда-то наместнику, архимандриту Гавриилу. Вид его был настолько суров, что я невольно отпрянул. Но все же сообразил сложить руки, чтобы взять благословение, и выпалил еще в поезде заготовленную фразу: «Отец Василий болеет и очень просит помолиться за него». Буркнув что-то в ответ, отец Гавриил на ходу благословил меня и, бросив: «Не чепляйтесь ко мне», величественно удалился.
Уже вечером, в автобусе, идущем из Лавры в Псков, я раскрыл листочек отца Иоанна. Это оказалось наставление болгарского митрополита Льва кандидату перед его рукоположением в священный сан. Там были такие слова: «Если ты ищешь священства для прибытка или для славы человеческой — отойди и не смей прикасаться к Господнему Престолу. Если же ты, зная, что в наше время священник может встретить на своем пути оскорбления, угрозы и даже смерть, остаешься твердым в своем намерении — подходи, и я низведу на тебя благословение Небесного Царя». Потом, уже будучи священником, я испытал и угрозы, и непонимание, и отчуждение близких, и оскорбления, и даже плевки в лицо, и попытки ударить меня и, закрыв храм на замок, не допустить до служения. Но тогда, наверное, пассажиры смотрели на меня как на ненормального, потому что я всю дорогу проплакал — у меня было ощущение, что со мной разговаривает Сам Господь.
«Всем абитуриентам — побриться…»
Конечно же, после такого благословения я, не обратив внимания на слова отца Иоанна: «Только сам ничего не делай», посчитал себя достойным и стал поступать в семинарию. И, конечно же, не поступил. Одной из причин непоступления был мой внешний вид — я, несмотря на благословение всем абитуриентам побриться, не сбрил свою, тогда густую и черную, бороду. Только почти через год я понял,
Что Бог не вне и не снаружи,
А глубоко у нас внутри.
И что Ему напрасно служим,
Коль от зари и до зари
Все ищем внешние явленья,
Все ищем внешней похвалы,
А не ко внутреннему зренью
Стремим все помыслы свои.
И сбрил бороду. Решив, что отпускать ее буду, только если Господь сподобит меня священного сана.
«От смирения еще никто не умирал…»
Потом были работа на московском заводе имени Лихачева (ЗИЛ) и девять месяцев второго рождения — клиросное послушание в Успенском храме города Ижевска, куда я попал после молитвы перед чудотворной Иверской иконой Божией Матери в том самом Воскресенском храме в Сокольниках, где я лет за семь до того крестился.
После неудачного поступления в семинарию состояние у меня было просто ужасное: в семинарию не поступил; из храма, где я был псаломщиком, за время, пока я был на вступительных экзаменах, меня успели уволить; работы нет. Помолился я Царице Небесной, вручил себя Ее благому промышлению и пошел по Москве «куда глаза глядят». И «совершенно случай- но» встретил только что приехавшего в Москву по каким-то делам духовника Ижевской епархии — игумена И. Остановиться ему было негде, и я позвал его к себе. Проговорили мы с ним всю ночь, и он пригласил меня в Ижевск — псаломщиком, с целью последующего рукоположения.
Но попал я в Ижевск только через год. Потому что сначала надо было устроиться на работу и кормить семью. И смириться с женой: она хотела, чтобы я пошел работать на ЗИЛ, где ее отец проработал 43 года.
Ох, как не хотелось мне с небес возвращаться на землю — после прислуживания в храме идти на завод, работа на котором местными острословами была охарактеризована так: «Руки — в масле, морда — в мыле: мы работаем на ЗИЛе».
С другой стороны — «от смирения еще никто не умирал, а спасались — все» … И я пошел на ЗИЛ.
Времена были андроповские, и после двух переходов с одного места работы на другое в течение года устраиваться на работу можно было только через Бюро по трудоустройству. Здесь мне строго сказали, что проработать на новом месте я должен не меньше года. И я действительно проработал на ЗИЛе ровно год — день в день.
«Матерь Божия, выручай!»
Работать я устроился не на инженерную должность, а на рабочую — электриком. Во-первых, потому что в Бюро по трудоустройству были только рабочие вакансии. А во-вторых — потому что рабочим в то время платили больше, чем инженерам.
Хотя работать я старался не для зарплаты, а для Господа. И плоды этого старания проявились в отношении ко мне не кого-нибудь, а парторга цеха. Несмотря на то, что все вокруг знали, что я — верующий и хожу в церковь, парторг все время приводил меня в пример как человека особенно добросовестно относящегося к своим трудовым обязанностям. И очень сожалел, когда я увольнялся.
Во время обеда я каждый день молился благоверному князю Даниилу Московскому, монастырь которого хорошо был виден из окна мастерской электриков. Ребята-электрики прозвали меня «Богомолом». На что я отвечал: «Что вы, ребята,- я недостоин называться таким именем». Тогда они, покрутив пальцем у виска, уходили обедать, а я оставался спокойно молиться. И вот незадолго до летней памяти святого князя Даниила я во время обеда, вдруг, неожиданно для себя, написал письмо игумену в Ижевск: «Не могу я больше здесь… Возьми меня, батюшка, к себе — Богу служить!». Через месяц приходит телеграмма: «Приезжай, пока Владыка здесь». И жена, которая так радовалась тихой и спокойной жизни, начавшейся после моего поступления на ЗИЛ, вдруг, тоже совершенно неожиданно для меня, говорит: «Раз зовут — надо ехать. Поезжай».
Как раз подходил к концу год моего «заключения» на ЗИЛе, и заканчивался отпуск. Собрал я оставшиеся деньги, оставил немного жене на жизнь до моего возвращения и поехал.
Как раз подходил к концу год моего «заключения» на ЗИЛе, и заканчивался отпуск. Собрал я оставшиеся деньги, оставил немного жене на жизнь до моего возвращения и поехал на вокзал, предварительно заехав в Сокольники — помолиться перед Иверской и испросить у Нее благословения на поездку. На вокзале оказалось, что поезд на Ижевск отходит через 10 минут. Глаза у меня, видно, были настолько несчастные и умоляющие, что «граждане пассажиры» безропотно расступились, пропуская меня к окошечку кассы. Истратив почти все деньги на билет, я «что есть мочи» побежал на перрон и успел вскочить в последний вагон уже набиравшего скорость поезда. Иду по вагонам, чтобы добраться до своего места. В левой руке у меня зажат билет, в правой — портфель. Когда я проходил по тамбуру между вагонами, поезд сильно качнуло. Пытаясь опереться о стенку тамбура, чтобы не упасть, я инстинктивно разжал левую руку. Билет выскользнул и стал плавно опускаться в зазор между вагонами. В голове молнией пронеслось: «Так. Билета нет. В кармане — рубль двадцать. На первой станции меня ссадят с поезда — и все. Кончилась моя поездка к Богу». Заорал во весь голос: «Матерь Божия, выручай!». И билет медленно, как бы нехотя, спланировал мне под ноги.
Второе рождение
Первым впечатлением от Ижевска был поразивший меня ответ на вопрос, как добраться до церкви. «Вам нужен ЦСК? — Садитесь на этот троллейбус и доезжайте до остановки «Ледовый дворец». И в ответ на мой недоуменный вопрос, что такое ЦСК, я услышал: «Церковно-спортивный комплекс». Оказалось, что старое кладбище около церкви залили бетоном и построили огромный Ледовый дворец, на фоне которого храм смотрелся маленьким недобитым «пережитком прошлого».
Оказалось, что в Ижевске не очень-то меня и ждали. Хотя игумен встретил меня радушно и даже дал денег на переезд из Москвы со всей семьей, но староста была очень недовольна моим приездом, а у Владыки я встретил весьма прохладный прием. Но самым холодным был прием уполномоченного по делам Русской Православной Церкви в Ижевске. Это был даже не прием, а ушат ледяной воды: «Ты приехал из одной столицы в другую. У тебя — квартира в Москве. Что-то тут неладно». Как мне потом передали, в конфиденциальном разговоре со старостой уполномоченный сказал: «Только через мой труп он будет священнослужителем».
Переехал я в Ижевск, конечно, один. Дочь училась в школе, и жена осталась с ней в Москве. Но почти каждый месяц, как жена декабриста, моя верная супруга Наталья, нагруженная московскими продуктами, ненадолго приезжала ко мне. Я же свято верил, что сюда меня Господь призвал служить Ему. И даже выписался из московской квартиры и прописался в домике, который принадлежал церкви.
Потекли дни, наполненные терпением, смирением, послушанием и — самое главное — постоянным участием в богослужебной жизни Церкви. Каждый день утром и вечером на клиросе в течение почти года. О таком опыте знания Устава богослужения «изнутри» можно только мечтать. Как мне это пригодилось потом, в Анискино, где не было никого и ничего. Когда пришлось все начинать с нуля и организовывать Богослужебную и вообще всю церковную жизнь по канонам Православной Церкви, которые запечатлелись в моей душе как раз во время жизни в Ижевске.
«Где ты ходишь?..»
Но день проходил за днем, зиму сменило лето, а о рукоположении — ни слуху, ни духу.
Наступило празднование Тысячелетия Крещения Руси, которое неожиданно праздновалось по всей стране очень торжественно. Тогда приходы РПЦ Татарской, Удмуртской и Марийской республик были объединены в одну епархию — Казанскую. Поэтому епархиальные торжества проходили в Казани. И не где-нибудь, а в знаменитом Казанском оперном театре. Огромный старинный театр-дворец. Сияющие хрустальные люстры и канделябры. Великолепие во всем. В буфете — бесплатные бутерброды с черной и красной икрой! И скромно жмущиеся по стенам верующие — посланцы трех епархий, слегка опешившие от такой роскоши. Это было пугающе-непривычно. Свой доклад главный из трех уполномоченных — казанский — начал с заверения того, что государство всегда уважало Церковь. Затем уверил всех в том, что «единый советский народ» также всегда уважал «чувства верующих разных религий». А закончил — снисходительно-примирительным утверждением, что «Бог — один», и поэтому «делить вам» (то есть нам) — нечего.
После увиденного и услышанного в Казани я понял, что время начало меняться. Но у меня-то все оставалось без изменения! Я продолжал трудиться в Успенской церкви Ижевска, и меня по-прежнему никто не собирался рукополагать. Более того — «добрые языки» из кругов, близких к Епархиальному управлению, передали мне, что у меня вообще нет никаких шансов стать даже диаконом…
Как раз закончился Петровский пост и наступил праздник первоверховных апостолов Петра и Павла. После праздничной службы я, думая, что меня никто не видит, плакал во дворе домика, где снимал тогда комнату. Оказалось, что мою молитву, опять же «случайно», услышала духовная дочь настоятеля Ижевского Троицкого собора, которому срочно требовался диакон. И после Петра и Павла меня переводят алтарником в собор. Настоятель благословляет отпускать бороду и «решать проблему подрясника», а староста поселяет меня в принадлежащем собору небольшом деревянном доме и начинает «бомбардировать» Казань телефонными звонками с просьбой рукоположить им диакона. Мне же староста строго наказывает срочно привезти жену, чтобы «мы видели, что ты будешь жить здесь и после рукоположения. И не убежишь обратно в Москву». Вызвав жену телеграммой из подмосковной деревни, я помчался в Москву. На Казанском вокзале у меня было всего полтора часа, чтобы, забрав будущую матушку, повидаться с родителями и сесть на обратный поезд.
И вот мы живем в маленькой комнатушке на первом этаже церковного домика, я езжу на каждую службу в собор, а о рукоположении — опять ни слуху, ни духу.
Накануне Преображения Наталья не выдержала и говорит: «Ты здесь уже скоро год, я здесь уже второй месяц. А никто тебя и не собирается рукополагать. Ты, наконец, понял, что Господь тебя не избрал?». И я смирился: «Да, понял. Сейчас еду в собор и после всенощной — на вокзал за билетами. Завтра после Литургии возвращаемся в Москву».
Не успел я войти в алтарь, как мне говорят: «Где ты ходишь? Тебя обыскались. Беги скорей в канцелярию!». На пороге канцелярии меня встречают староста с казначеем и вручают мне командировочное удостоверение: «Езжай в Казань — завтра тебя рукополагают». Человек смирился — и Бог все дал! (Как потом выяснилось — в Казани ждали, когда ижевский уполномоченный уйдет в отпуск).
После всенощной я действительно поехал на вокзал за билетом. Только не в Москву, а в Казань. Где на следующий день, в праздник Преображения Господня, в храме святителя Николая Чудотворца (в том самом храме, в который в XVI веке принесли только что обретенную Казанскую икону Божией Матери) меня рукоположили в диаконы к Троицкому собору города Ижевска.
«За одного битого трех небитых дают…»
После рукоположения были полтора года диаконского служения в кафедральном соборе Ижевска, когда я почувствовал, как Господь творит из меня «нову тварь» для дальнейшего служения Ему. Особенно это чувствовалось во время «сорокоуста» — ежедневного служения Божественной литургии в течение сорока дней после возведения в священный сан.
Через полгода после празднования Тысячелетия Крещения Руси до Ижевска тоже докатилась волна перемен. Вместо совмещавшего три кафедры престарелого епископа Пантелеймона (который, к тому же почти постоянно жил в Казани) в Ижевск прислали «своего» епископа уже с отдельным титулом «Ижевский и Удмуртский». Им оказался (ныне покойный) епископ Палладий. Приехав из «матери градов русских» — Киева, Владыка Палладий с усердием взялся восстанавливать церковную жизнь провинциальной Удмуртии. Хотя разрушенные храмы еще не начали отдавать Церкви, но надо было просвещать церковный народ и обновлять уже действующие храмы. А для этого — привозить церковную утварь и духовные книги из Москвы. Заниматься этим Владыка благословил меня, как имеющего квартиру в Москве. Во время командировок, на церковные праздники я служил во многих храмах Москвы. Особенно мне нравилось служить в церкви Успения в Гончарах, где находится чудотворная икона Божией Матери «Троеручица».
И вот, в один из приездов в Москву, во время службы на праздник святых равноапостольных Кирилла и Мефодия в храме Успения в Гончарах, я получаю благословение викария Московской епархии епископа Григория: «Напиши прошение в нашу Епархию. Попылится годика два. А там видно будет». Я и написал.
Не успел приехать в Ижевск — вызывает Владыка Палладий: «Ты почему мне не сказал, что написал прошение в Московскую епархию?». И показывает вызов. Кидаюсь в ноги и прошу прощения: «Сказали — годика два попылится…». — «Не отпущу. У них и так много овец, а у меня последнюю отбирают».
Матушка Наталья в это время была в Ижевске. Приезжаю домой и рассказываю ей. Она — в слезы: «Я давно мечтаю вернуться в Москву — к родителям, к дочери. Поехали к Владыке — упаду ему в ноги и буду умолять отпустить».
Приезжаем. Результат тот же: «И слезы матушки меня не тронут».
Матушка поревела, поревела и… «озверела». Но «озверела» по-хорошему, если можно так сказать — по-Божьи: «Буду хоть полжизни читать акафист Николаю Угоднику. Пока Владыка нас не отпустит».
Проходит месяца два. Матушка молится Николаю Угоднику, я молюсь Матери Божией. В августе вызывает Владыка: «Отец Сергий! За одного битого трех небитых дают. Так вот. Если ты привезешь мне из Москвы троих таких же, как ты, с высшим образованием, и они мне подойдут — я тебя отпущу».
В сентябре меня опять посылают в Москву, и в том же храме, где икона Божией Матери «Троеручица», я встречаю своего давнишнего знакомого, с которым мы вместе росли в детстве (теперь он — протоиерей Василий Кострюков). И с его помощью, в течение осени я привожу в Ижевск троих кандидатов, которых Владыка рукополагает в священный сан. Причем все условия были соблюдены: один был с высшим образованием, другой — без, зато у третьего — два высших образования.
И когда накануне зимней памяти святителя Николая Чудотворца я пришел на службу в Троицкий собор Ижевска, секретарь Епархии встретил меня такими словами: «Поклон клирикам Московской епархии. Владыка тебя отпустил».
Бабушки, убиравшиеся в соборе перед всенощным бдением, наверное, в изумлении застыли у своих подсвечников, услышав доносившееся из алтаря мое неумелое, но громогласное подражание Борису Христову: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко…».
Когда-то здесь царил величественный храм…
До 30-х годов XX века на одном из самых высоких холмов Ижевска стоял прекрасный Михайловский собор. Храм этот был третий в России по величине. Огромнейший, необычайной красоты. Звон колоколов доносился до самых отдаленных окрестных деревень. Его взорвали также как Храм Христа Спасителя в Москве. Остались только старые фотографии. Когда я служил в Ижевске, на месте храма был разбит парк, в центре которого стоял небольшой обелиск в память погибших воинов.
Ночная тишина,
не шелохнется лист.
Мерцает в дымке сна
Забытый обелиск.
Когда-то здесь царил
Величественный храм.
Архангел Михаил
В нем службу правил сам…
Несли колокола
Хрустальный благовест.
Сияли купола
И православный крест.
Храм был — и вот его нет. Долго носил в себе эту печаль. Вот Господь и дал мне такую возможность — поднять из руин храм. Опять же: Господь через нас, но не без нас.
Когда стал настоятелем, понял: все, что происходило со мной до этого времени — было только подготовкой к этому служению. И все, буквально все пригодилось: и высшее инженерное образование, и работа в медицине и на заводе, и знание богослужения и хозяйственных дел в Церкви, и служение дьяконом в кафедральном соборе.
Ты Бога и Творца,
Архангеле, моли
Простить нас до конца
И неба и земли.
Видимо, Архангел услышал эту молитву. А Господь услышал его молитву. Потому что сейчас на этом месте опять сияет в прежнем великолепии величественный собор архангела Михаила.
Возрождение
Но вот, после 1000-летия Крещения Руси, стали возвращать Церкви разрушенные и оскверненные за время богоборчества храмы, началось их восстановление. Осенью 1989 года Указом Управляющего Московской епархией Его Высокопреосвященства Митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия, который, увидев поруганную святыню, благословил начать ее восстановление, была сформирована церковная община в храме Рождества Богородицы села Анискино, и верующим передали остатки храма. Одного из «не подлежащих восстановлению» (как гласит справка Бюро по охране памятников культуры и истории Московской области). Первые члены общины с огромным воодушевлением и с пением молитв Божией Матери стали расчищать завалы. Начали с подвала, который весь был забит мусором. Они расчищали, а я тогда еще был в Ижевске и ничего не знал.
Таким увидел храм новоназначенный настоятель
В декабре 1989 года, на «Николу Зимнего», меня отпускают из Ижевска в Москву, а в январе 1990 года — рукополагают во священника в день памяти преподобного Варлаама Керетско- го, которому я в свое время с усердием молился. Так же усердно молился я и блаженной Ксении Петербургской, покровительство которой чувствовал еще до ее прославления. Как только помянешь в молитвах: «Упокой, Господи, душу рабы Твоея блаженной Ксении»,- так немедленно помощь Божия и приходит. И вот 6 февраля на память блаженной Ксении, меня вызывают в Епархиальное Управление и назначают настоятелем церкви Рождества Богородицы села Анискино. Посмотрел по карте — где же это Анискино? — нашел около Щелкова. А 9 февраля приехал, смотрю — развалины, несколько бабушек, и больше никого и ничего. Стали служить водосвятный молебен, окропил весь храм и всю территорию. Был весь мокрый, но даже не чихнул ни разу. Такой был подъем!
Стали восстанавливать храм — спал около 4 часов в сутки. Столько было дел! Ведь не было ничего. Приезжал домой, и только сил хватало по дороге прочитать вечерние молитвы — сразу замертво валился спать. У меня первые несколько лет такое впечатление было, будто этот храм я на себе носил. Такая была нагрузка! Но и энтузиазм великий был. Я даже не задумывался о том, какие могут встретиться трудности. Хотя, если сейчас вспомнить, страшно становится. Через алтарь как будто на танке проехали. Первые службы ветер свистел, все сыпалось с потолка (вернее — с небольшого островка обнаженной, (вернее — с небольшого островка обнаженной, сырой и грязной, каменной кладки, оставшейся над Престолом). Приходилось Чашу закрывать. Потом, уже к первой Пасхе, возвели стену, которая закрыла проломы алтарной апсиды.
Пришлось даже откапывать храм, освобождать фундамент из земли, в которую он врос больше чем на 2 метра. Ведь за каждые 100 лет образуется 1 метр культурного слоя. А прошло около 250-ти лет. Кроме всего прочего — осквернен был храм ужасно. Везде грязь, обломки кирпича, перемешанные с землей. Окрестные пьяницы превратили остатки храма в распивочную и в туалет. Рядом — клуб и танцплощадка. Приехал архитектор, посмотрел на наши руины. Стены раньше были в три кирпича, а остались — в полкирпича, и все в трещинах, а в трещинах — лед! «Скорее всего, лед в трещинах окончательно разрушит остатки стен, и они упадут — людей может задавить. Легче и лучше заново храм построить»,- вот так «успокоил» меня специалист. Но храм выстоял. Ведь почти 50 лет Ангелы престолов храма молились и плакали, скорбя о разрушении и осквернении святыни. И Покров Божией Матери сохранил храм — началось его Воскресение.
14 февраля назначили первую всенощную накануне Сретения. Не все еще было готово, но антиминс я уже получил. В храме еще не служили, дали нам недалеко от храма маленький домик, поставили мы там стол, постелили скатерть — вот и Престол! Дома у меня было много самодельных икон — из них и сделали иконостас. И уже 16 февраля, в Родительскую мясопустную субботу, была совершена первая Божественная Литургия. Если бы не начали сразу служить Литургию, мне кажется, и восстановление шло бы гораздо труднее и медленнее.
Престольный праздник Рождества Богородицы в 1990 году проходил уже в храме, который был весь в строительных лесах внутри и снаружи. Божественную литургию совершал наш Правящий архиерей, Митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий.
На левом снимке — щемящая душу картина разоренного храма, на правом – плоды первых трудов. Еще нет ограды, не везде оштукатурены стены, но разница уже очевидна.
Семисвечник
В начале 1991 года познакомился я на Епархиальном собрании с молодым священником, которого только что назначили настоятелем такого же разрушенного храма. У нас к тому времени уже была кое-какая утварь, и мы служили в самом храме, хотя восстановление еще только начиналось. Священник пожаловался мне, что у него ничего нет — ни средств, ни кирпича, ни какой-либо церковной утвари. Я понимал, как ему трудно — ведь сам недавно так же начинал с нуля. «Приезжай, может, что-нибудь и найдем тебе». Он приехал на автобусе с приходским советом, и я отдал им два подсвечника, семи- свечник, который был приготовлен для будущего алтаря в приделе святителя Алексия Московского, и кое-что еще. А сам думаю: как же буду Алексиевский придел обустраивать? Да и числится ведь семисвечник в документах. А я его вот так, без всяких расписок, взял и отдал! Молодой священник и его прихожане были в неописуемом восторге, кланялись до земли. И больше я их никогда не видел. Даже названия храма и места, где он расположен, не запомнил.
Проходит лет семь или восемь. Стали мы восстанавливать алтари в приделах святителей Алексия Московского и Николая Чудотворца. Приехал я в магазин «Софрино», чтобы купить все необходимое. Смотрю: самый дешевый семисвечник стоит два миллиона рублей (еще теми деньгами). Если куплю семисвечник – мне не хватит на дарохранительницу, если куплю дарохранительницу — останусь без семисвечни- ка. Стою и не знаю, что делать. Вдруг подходит ко мне молодая женщина: «Батюшка, я вижу, как Вы смотрите на этот семисвечник. Мы с мужем долго молились, чтобы у нас были дети, и вот Господь дал нам девочку Мы решили обязательно пожертвовать на храм, только не знали, как это сделать. Вот, возьмите, пожалуйста»,- и протягивает мне деньги. Ровно два миллиона рублей. У меня на глазах даже слезы навернулись. Вот как вернул святитель Алексий тот семисвечник! «Как мужа Вашего зовут?». В ответе я уже не сомневался: «Алексей».
«Вы не знаете, где мой сын?..»
Постепенно восстанавливался храм, собирался приход, и видно было, как преображались души людей. Да и вся обстановка преображалась. Сейчас, слава Богу, в округе много храмов стало. А раньше был только один наш. И почти все прихожане, и даже некоторые настоятели окрестных храмов вышли из Анискино. Двенадцать священнослужителей были так или иначе связаны с нашим приходом. Про одного из них особенно хочется рассказать.
В 1991-1993 годах ходил в наш храм один мальчик лет четырнадцати. И вдруг он пропал. Приходит заплаканная мать: «Вы не знаете, где мой сын? Уже третий день его нет дома». Через неделю нашли и вернули домой. Оказался в Оптиной пустыни. Через несколько месяцев опять убежал. Через месяц опять нашли. Теперь в Почаеве. И опять вернули домой. В третий раз нашли через год. Ему тогда исполнилось 16 лет, и он был иноком Почаевской Лавры. Так что домой его уже не смогли вернуть.
В 20 лет он окончил Почаевскую духовную семинарию. В 21 год его постригли в монашество и рукоположили в священника. Сейчас он — архимандрит Антоний, наместник Свято-Усекно- венского Лядавского Антониевого пещерного монастыря. Монастырь носит имя своего основателя — преподобного Антония Киево-Печер- ского, в честь которого и наречен в монашестве бывший Виталик, еще задолго до того, как стал настоятелем этого монастыря.
Монастырь отец Антоний уже почти восстановил. А еще завел большое хозяйство: 100 овец, 5 коров, 25 коз, 10 ульев. Возродил также древнее искусство резьбы по камню. Летом в монастыре работают до ста рабочих.
Вот вам и беглец. Когда в душе человека разгорается огонь любви к Богу, к молитве — никто и ничто не могут его погасить. Тогда все препятствия преодолеваются радостно и легко. И труд служения Богу приносит прекрасные плоды.
Папа Янис
Прошло какое-то время, и стала появляться в храме молодежь. Стали приходить семьями, венчались, рожали и крестили детей. Дети стали подрастать, и возникла идея создания православной гимназии. Примерно в это же время я совершал паломничество на Святую гору Афон, удел Царицы Небесной, и посетил скит Праведной Анны — матери Пресвятой Богородицы. В этом скиту находится чудотворная икона Праведной Анны, перед которой молятся о даровании детей. Уже через год многие привозят сюда свидетельство богодарованного плода молитвы — фотографию новорожденного. У иконы лежит внушительная стопка таких фотографий.
В келлии, расположенной немного ниже скита, живет замечательный старец, папа Янис, который благословляет приходящих к нему рожать детей. По-гречески «священник» звучит как «па- пас». Этим и объясняется обращение к старцу- священнику: «папа». Я спросил папу Яниса: «Будут ли у меня еще дети?» А мне тогда было уже 49 лет. «Будут, будут. Пять… Нет, десять… Даже еще больше». Я тогда, грешным делом, подумал: чудит старец, не может такого быть! Проходит 5-6 лет. Мы уже создали гимназию, в которой учились тогда около 50-ти учащихся (сейчас их — уже больше ста). Кому-то приходит в голову мысль — подсчитать, сколько родилось у нас за это время детей. Подсчитали и с удивлением обнаружили, что за эти годы в нашем приходе родилось уже 18 детей. Так исполнилось пророчество папы Яниса. Ведь его благословение — это благословение Самой Божией Матери. Недаром наш храм посвящен Ее Рождеству!
«Тогда я стал им все объяснять…»
На этом месте еще 20 лет назад был почти полностью разрушенный, оскверненный храм. И вот он восстает, воскресает в муках второго рождения. Но восстановление храма — это только видимый знак возрождения духовной жизни нашего народа, воскресения душ людских. По- тому что, если бы не было этого возрождения душ — не было бы и возрождения храмов. А возрождение душ — это следствие возрождения церковной жизни и, прежде всего — возобновления богослужения и совершения Таинств.
В 70-х — 80-х годах прошлого столетия, как предвестники будущего церковного возрождения, стали появляться в немногочисленных тогда храмах Москвы молодые люди. Врачи, учителя, инженеры, художники, музыканты. Узок был круг этих людей — все друг друга знали. Сейчас почти все мы — священнослужители, настоятели восстановленных храмов.
И вот в то время я, видя вновь приходящих в храм людей, обратил внимание на то, что многие приходят, но, не поняв, что к чему и зачем это все — уходят и больше в храм не возвращаются. Когда я стал настоятелем разрушенного храма и увидел разруху в душах людских, я стал объяснять тогда еще горсточке прихожан — зачем нужны церковные Таинства и почему только в них приходит к нам Христос Бог, освящая нас и соединяя с Собой. И что зло иногда через нас действует в мире — когда мы идем «крестовым походом» против зла в общественной жизни, а не начинаем с себя, очищая покаянием, смирением и терпением свою душу. А для этого надо наполнить открывающиеся повсюду храмы нашей любовью к Богу и ближнему — и Господь Сам все устроит к вящей славе Своей в наших душах и в окружающем нас мире.
Божественная литургия
Полуистлевший снимок запечатлел памятное для всех прихожан событие – первое посещение Владыкой Ювеналием возрождающегося прихода.
Постепенно лица просветлялись, люди все чаще стали посещать богослужения и причащаться Святых Божественных Тайн. И, наконец, одна пожилая женщина сказала: «Спасибо Вам, отец Сергий — теперь мы все понимаем».
Крестный ход
Сотни людей, когда-то первый раз робко переступивших порог храма, обрели здесь радость общения с Богом. И им уже не надо ничего объяснять. Они твердо знают, что единственно верный компас в бурном житейском море — это церковная жизнь, жизнь с Богом в Его Церкви. Жизнь ради Бога и ближнего. Жизнь с Воскресшим и Воскрешающим. Это та жизнь, которой они живут радостно и сознательно. И уже не хотят и не могут отойти.
Иного пути не дано нам.
Отбросим пустые слова
И жизнь проживем по канонам
Божественного Естества.
Воистину Воскресе!
«Христос Воскресе — и жизнь жительствует!»
(свт. Иоанн Златоуст)
На Святой Афонской горе я познакомился с одним удивительным монахом. Он родился в Австралии, в ирландской протестантской семье. Когда ему было 5 лет, он ехал с дедушкой на машине и увидел большой, из красного кирпича, русский православный храм. Он попросил дедушку остановиться: «Я хочу туда». Подошли — храм закрыт. «Подними меня». Заглянул в окошко и сказал пророческие слова: «Вот сейчас я здесь, вне, а вырасту — буду там, внутри».
Паломничество на Святую гору Афон
Прошло время, он вырос и до поры до времени забыл об этом событии. Его друг собирал фамильный фарфор королевских семей со всего мира, часто показывал свою коллекцию и рассказывал об истории каждой династии. Рассказ о семье последнего русского Императора поразил. «Уже тогда я подумал, почему все другие умерли своей смертью, а вот семью русского Царя — убили. Почему? Потом понял: потому что они были православные». С тех пор он стал иногда заходить в Православную церковь. Попросил разрешения у своего пресвитера побывать на Пасху у католиков и у православных, тот разрешил. Пришел к католикам и ничего особенного не почувствовал. Пришел в русский храм и, когда услышал громогласное: «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!»,- понял, что только здесь, в Православной церкви, воистину Воскрес Христос.
Ликуйте, грады, веси
Господь из Гроба встал.
Поют:«Христос Воскресе»
Апостольи уста.
И он перешел в Православие, приехал на Афон, стал монахом в русском скиту святого пророка Божия Илии. И понял, что Христос Воскрес не только тогда, на Пасху, в православном храме. Не только каждый год воскресает на Пасху в Православной Церкви. Но каждое мгновение нашей жизни, здесь и сейчас, и всегда, воскресает Христос, чтобы воскресить нас!
Сегодня на Востоке
Взошла Его заря.
Все ссоры и упреки
На свете были зря.
Но без Церкви, без Ее Таинств, ни воскресение, ни преображение и исцеление падшего человеческого естества, ни обожение, к которому неосознанно стремится душа каждого из нас,- невозможны. Потому что только в Таинствах Церкви мы можем Духом Святым усвоить себе Богочеловека Христа Воскресшего, исцеляющего, преображающего и воскрешающего нас.
Сегодня всепрощенъе
Нам воссияло вновь
Из ада отпущенье
И вечная любовь.
По-гречески «Христос воскресе» — «Христос анэсти», что значит «Христос восстал». И когда вспоминается та зима 90-го года, несколько старушек, ветер, холод, снег и груда развалин, я понимаю, что это был видимый знак нашей тогдашней духовной разрухи. А сейчас — восстают храмы и воскресают души. Христос творит наше ПРЕОБРАЖЕНИЕ. Он нас всех восставляет и воскрешает. За эти 20 лет мы стали чище и лучше. Хотя и хватает еще немощей, грехов и страстей.
Сегодня в пире веры
Участвуем и мы –
Стряхнем с себя химеры
Неверия и тьмы!
И когда мы, движимые верою, надеждою и любовию, приходим в наши воскресшие храмы и приступаем к Таинствам, тогда Свет Христов просвещает всех нас и, несмотря ни на что, совершается ВОСКРЕСЕНИЕ наших душ. И ему нет и не будет конца.
Протоиерей Сергий Казаков
Настоятель Богородицерождественского храма